Гай Юлий Цезарь, с которого, собственно, и пошло это выражение, перешел Рубикон один единственный раз. Владимиру Путину удалось сделать это многократно. Стартовый президентский Рубикон имел место в 2014 году — в момент воссоединения России и Крыма и начала восстания в Донбассе. Второй путинский Рубикон — это, естественно, февраль 2022 года. Ну и, наконец, третий переход президента РФ через «реку судьбы» мы в режиме реального времени наблюдаем прямо сейчас — в последнюю декаду сентября и, возможно, в первую декаду октября.
В потоке новостей этих дней в силу абсолютно понятных и логичных причин наиболее мощное воздействие на настроение страны оказал указ Владимира Путина о частичной мобилизации. Однако этот указ — только один элемент большого пакета решений, только часть из которых на данный момент известна публике.
Лидер России явно сформулировал принципиально новую политическую стратегию. В ближайшие дни или, максимум, недели мы узнаем, в чем именно эта стратегия заключается.
Дмитрий Медведев — фигура с не совсем четко очерченным статусом в российской властной иерархии. С одной стороны, он член высшего политического руководства государства, единственный заместитель самого Владимира Путина в Совете безопасности. С другой стороны, Дмитрий Анатольевич — обладатель созданной специально под него должности, абсолютной необходимости в которой, строго говоря, нет. Это порождает проблему интерпретации его заявлений.
В каком именно качестве он выступает — выразителя официальной позиции Москвы или пусть крайне высокопоставленного, но все-же комментатора? Вот, например, что в том числе содержится в последней записи Дмитрия Медведева в его телеграм-канале:
«1. Референдумы состоятся, а донбасские республики и другие территории будут приняты в Россию.
2. Защита всех присоединившихся территорий будет существенно усилена Вооруженными силами России.
3. Россия объявила, что для такой защиты могут быть использованы не только мобилизационные возможности, но и любое российское оружие, включая стратегическое ядерное и оружие на новых принципах».
Опускаю привычную для Дмитрия Анатольевича последних дней риторику про «разных отставных идиотов с генеральскими лампасами», которым «не следует пугать нас разговорами про удар НАТО по Крыму». Самое важное, как мне представляется, он уже сказал.
Но это не единственная и не самая важная проблема интерпретации заявлений высших должностных лиц российского государства.
«Хочу напомнить, что наша страна также располагает различными средствами поражения, а по отдельным компонентам — и более современными, чем у стран НАТО. И при угрозе территориальной целостности нашей страны, для защиты России и нашего народа мы, безусловно, используем все имеющиеся в нашем распоряжении средства. Это не блеф.
Граждане России могут быть уверены: территориальная целостность нашей Родины, наша независимость и свобода будут обеспечены, подчеркну это ещё раз, всеми имеющимися у нас средствами. А те, кто пытается шантажировать нас ядерным оружием, должны знать, что роза ветров может развернуться и в их сторону» — эти строки из обращения Владимира Путина к народу двухдневной давности так часто цитировались, что многие едва ли не выучили их наизусть. Но в чем именно состоит смысл президентского сигнала официальному Киеву и странам НАТО?
Хочу напомнить, что после подведения официальных итогов референдумов и других соответствующих процедур с точки зрения российского законодательства Донецк, Мелитополь и Запорожье станут точно такими же частями нашей страны, как Москва, Санкт-Петербург или Калининград.
Украина, естественно, не признает новый статус-кво и не откажется от попыток военным путем вернуть себе «потерянные территории». Но теперь Кремль будет трактовать подобные попытки как покушение на, если дословно цитировать Путина, «территориальную целостность нашей Родины, нашу независимость и свободу».
Вопрос: как именно будут пресекаться подобные поползновения? Отчасти ответ на этот вопрос содержится в самом факте появления президентского указа о частичной мобилизации. Но вот точно ли этот частичный ответ является полным и единственным?
Сегодня я бы не решился дать на это вопрос хоть какой-то однозначный ответ. Владимир Путин оставил себе очень широкую свободу маневра при принятии решения — возможно, самого судьбоносного решения в современной истории нашей (и не только нашей) страны.
На данный момент нет никаких формальных признаков того, что российская власть готова отказаться от термина «специальная военная операция». Но вот ставший уже не менее знаменитым фрагмент недавнего обращения Владимира Путина: «В Вашингтоне, Лондоне, Брюсселе прямо подталкивают Киев к переносу военных действий на нашу территорию. Уже не таясь, говорят о том, что Россия должна быть всеми средствами разгромлена на поле боя с последующим лишением политического, экономического, культурного, вообще всякого суверенитета, с полным разграблением нашей страны».
Это точно купируется с помощью такой серьезной, но в то же время достаточно локальной и ограниченной меры, как «специальная военная операция»? Что-то у меня большие сомнения на этот счет.
Президент Турции Эрдоган недавно заявил, что Владимир Путин хочет завершить украинский конфликт как можно скорее. Вполне доверяю в этом вопросе политическому инсайду и политическим инстинктам турецкого лидера.
Но вот есть ли необходимость добавлять, что президент РФ хочет как можно скорее завершить этот конфликт на своих условиях? Очень может быть, что я что-то не так понимаю и что-то не так интерпретирую. В конце концов, всем объемом знаний о намерениях Путина обладают только сам Путин и члены его ближайшего окружения.
Выскажусь потому очень осторожно и аккуратно. Вполне возможно — именно возможно, не гарантированно — что мы быстро приближаемся к чему-то очень судьбоносному. Например, к моменту, когда официальный Киев под давлением обстоятельств непреодолимой силы будет все-таки вынужден сделать четкий выбор. Но в любом случае мы точно на пороге чего-то невиданного — непонятно, чего именно, но точно того, с чем ныне живущие поколения граждан РФ еще не сталкивались.
Автор: МИХАИЛ РОСТОВСКИЙ, издание MK.RU